В его коллекции более 1000 вещей из Москвы, Красноярска, Ярославля, Тольятти. В мультимедийной базе данных — портреты авторов и их устные истории о рождении предметов. «Большинство авторов не врубаются, зачем этот хлам где-то выставлять и тем более зачем на такие выставки ходить», — говорит Архипов. Не воспринимают сделанное ими как эстетические объекты. Эти вещи не для глаза. Они — для пользы. Польза возвращает им красоту. Их обаяние — в отсутствии рефлексии, свойственной профессиональным художникам. Их авторы — художники, не осознающие себя таковыми.
Казалось бы, вторичное использование предметов банально. Этого сколько угодно у наших и западных дизайнеров. Кресло из пластиковых бутылок, показанное на миланской выставке, — чем оно отличается от воланчика, вырезанного из той же бутылки? Тем, что никогда не будет использоваться, потому что создано только для выставки и сидеть на нем неудобно
По словам Архипова, это «дохлая рефлексия от жиру, от лукавого», а воланчик — от бедности, настоящий. Разница между работами профессиональных художников и «невыдуманными» вещами Архипова, как между позирующими фотомоделями и какими-нибудь старыми рыбаками, которые всегда — потрясающая натура для фотографа, потому что им наплевать на камеру, они не воспринимают себя как объект. Так и вещи из коллекции Архипова абсолютно естественны Художник еще называет их «вынужденными», поскольку люди, их сделавшие, нуждались в них. Но возникают они не только от недостатка, но и от творческого голода их авторов — врожденного качества, присущего детям и сохраняющегося у некоторых во взрослом возрасте. Чем эти «наивные» вещи так интересны? Современный человек общается с вещами на уровне кнопок, не понимая, как устроен телевизор или кухонный комбайн. А непонимание в конечном счете рождает напряжение и страх. Простые предметы, нож, серп, топор, бывшие продолжением руки, заменяются безличными машинами. Вещи из коллекции Архипова восстанавливают отношения с предметным миром. Силой воздействия они напоминают «самодельный» язык
